Из цикла "О самом главном..."  23.12.2015 15:27

*** 

                               В.Д. Ирзабекову 

Не работали  –  делу служили.

Чтоб заветной достичь высоты,

Мы порою сжигали мосты,

Но вот совестью дорожили.

Но однажды открылось мне ясно:        

Как по совести ты не живи,            

Не имеешь любви – всё напрасно.            

Всё впустую, коль нету любви.      

По дороге в храм 

По мосточку шаткому  –  скрип-скрип.

А под каждой ёлкою –  гриб, гриб.

На полянках  солнечных  –  свет, свет.

Мне всего немножечко лет-лет. 

Мне всего немножечко бед-бед. 

Топаю за бабушкой след в след.

Вот  он  на пригорке  –   старый храм. 

Кланяемся в пояс куполам... 

И сердечко бьётся  –  тук-тук,

Впереди  –  цветущий луг-луг.

На лугу  – душица,  горицвет.

И  с небес  –  высокий, ясный свет…

Жизнь моя привычная – лес-лес. 

И всё реже, глуше свет небес.

И неудержимее  бег лет.

Где ты, свете тихий, ясный свет?

 ***

Дань восхищенья отдавая маю,

Я верю в воскресение весной.

И тайне дивной божией внимаю.

Прозрев от мрака мудрости земной.

Природа оживает и цветёт.

Тогда поёт моя земная лира

Небесного Творца, его приход.

Тогда гоню из сердца тлен науки

И слышу пенье ангелов в тиши.

И сердце разрывается от муки

И счастья обновления души.

Молитва

           Сии, облеченные в белые одежды, —

           Кто они и откуда пришли? 

           Откровение Иоанна Богослова, 7, 13.

                     Светлой памяти Е.И. Нестёркиной.

Господь! Не дай плодов  Твоих лишиться,

Дары Святого Духа растерять,

Дай силы непрестанно нам молиться,

Храм Божий, возрастая, посещать.

Пошли, Господь, терпенье и надежду,

Спаси нас от безверия и тьмы.

Подай, о Боже, белые одежды,

Когда перед Судом предстанем мы.

Но если вновь восстанут ада тени,

И если вдруг до срока умирать, -

Дай силы, чтоб не встать нам на колени.

И меч подай – Россию отстоять.

  ****

Вдруг случайно нахлынут, вспомнятся

Предвесенняя суета

И пасхальный звон за околицей

В воскресенье Иисуса Христа.

Колоколенка с ветхой лестницей,

Да высокий полёт стрижей.

Да в глазах васильковых крестницы

Небо родины кроткой моей.     

Весной.

Придёт весна, прибавится тепла,                         

В скворечнике поселятся скворцы,                                                                                          

Вновь за двором распустится  ветла,                                              

И первые появятся  птенцы 

В грачиных гнездах. Старый двор опять,

Заслышав гомон птичий, оживёт. 

Пока птенцы научатся летать

Тревог достанет всем. И огород,

И клумбы в полусонном цветнике,              

Разбуженном от маминых хлопот,                        

Забот прибавят. Дети в гамаке

Сторожко смотрят, как  соседский кот,

Застыв на подоконнике, следит                         

Когда грачонок-слёток упадёт,

Но детвора прогнать кота спешит          

И гонит всей ватагой от ворот.  

Ах, память - кинолента, навсегда -                

Ветла у дома,  мальвы у ворот.                                

И маленький грачонок из гнезда

Летит, летит в просторный небосвод...

В монастырской библиотеке. 

Будто святцы открываю

Дорогие письмена.

В них душою прозреваю,

В них  – родная старина.

Эти ижицы и яти      

Эти веди и добро.

Будто солнце на закате

Просияло и ушло.

Лишь прочтёшь  –

С тобой навеки

Этот воздух чистоты.

Буквы – царственные реки…                               

Книги – скрытые скиты...

Эти плачи, эти славы,

И не жизни – жития.

Эти скрепы всей державы,

Наших предков лития.

Отзовётся острой болью

Нынешний разор и срам.

Я спешу на богомолье

К чистым, светлым родникам.                           

                                 ***

В воскресный день, и в будний, и в праздник, и постом

Забытая старушка хромает в Божий дом.
Она людьми забыта  за дряхлостию лет.
Все думают, что бабки в помине уже нет.

За здравие листочек и пять  - за упокой                                                                                                          Исписаны дрожащей, морщинистой рукой.
Истрёпанный синодик забудет на столе,
Опомнится, вернётся: года уже не те. 

Все у неё в помине  записаны не вдруг.
Вымаливает деток, усопших, и подруг,
И страждущих телесно, и немощных душой,                                                                                               

И  нищих, и безродных помянет просфорой. 

В помяннике - десятки за здравие имён,
За упокой – десятки - с былых ещё времён.
Теперь бы хлеб небесный бабуле есть и есть,
Да что ей достаётся? Нахлебников не счесть. 

Так молятся старушки, живее всех живых.                                                                                                 

А как помрут кормилицы, кто нам  заменит их?
И нам бы поклониться бабулям приходским,
А мы живём, не зная, что хлеб чужой едим.

***

                               Не может быть! Страна героев!

                               Я бью десятый год в набат!

                                                     Н. Карташева.

Сестра, я прочитала твои строки

И боль за Русь услышала твою.

Поверь мне, ты совсем не одинока

Нас много, мы стоим в одном строю.

Ты светлоглаза и русоволоса,

Тебе б в кисейном платье  – у огня…

Я черноока и чуть-чуть раскоса.

Мы разные, но боль у нас одна.

Одни когда-то бабки песни пели,

Молились у икон за нас с тобой.

В твоём роду мужчины честь имели,

И честь мундира помнил прадед мой.

Одни кресты, могилы и Святые.

Один Господь, одна на всех беда.

Слова молитвы тихие, простые,

И Родина у нас с тобой одна.

Чтоб не побили нас поодиночке,

Я повторю с сознаньем правоты:

«Ты, кто сейчас читает наши строчки,

Встань рядом, если Русский ты!»                                             

В  детстве 

В коридоре - книжный шкаф, сломанные створки.

За узорчатым стеклом беленькие  шторки.

Книг неровные ряды, жёлтые страницы

Освещает огонёк, тая на божнице. 

Переплётов корешки, пыльные обложки...

Крались вечером сюда маленькие ножки...

Всюду  тайна, тишина, кружевные тени.

В круглой раме на стене  –- быстрые олени. 

Деревянный старый  стол с чистою скатёркой.

Кто-то прячется в углу, чудится за шторкой.

Свет зелёный ночника, как перо жар-птицы...

И дрожат в руках листы сказки-небылицы. 

Тайны давних детских лет, лад святого слова,

Тёма, Динка, Чук и Гек оживают снова.

Грёзы, тихие мечты… Мама свет включает:

"Ты не спишь? Отец, смотри, ночь – она читает!"

И бежит к кроватке дочь –- кудри на макушке.

И расстаться ей невмочь с книжкой на подушке...

***  

Ах,  память, как же ты упряма!

Зимой мне вспомнилась весна:

Цветёт черёмуха, и мама 

Соседке машет из окна.

Она как будто  не скучает,

То дом, то сад, то огород,

И всех встречает, привечает 

У покосившихся ворот.

Казалось мне: всё в жизни просто.

Жила, по  весям   колеся.

А мама стала ниже ростом,

А мама поседела вся.

Приеду, мама угощает,

Не наглядится на меня,

Она как будто что-то знает,

Чего ещё не знаю я.

Ах,  память, как же ты упряма!

И словно нет минувших лет.

Перед глазами  – дом,  и мама

Глядит печально мне вослед. 

 ***

Расписные платки да пуховые шали,

Кто носил их? Всё шапочки мы обожали.

Нарядиться старались, как можно моднее,

Чтобы как за границей, даже кто победнее…

В скромном платье из ситца убирали скотину,

А на праздник – в нейлоне, в гости шли в трикотине…

Где вы платьица из василькового ситца?            

Те, что шили нам мамы. Им теперь не сноситься

В нашей памяти –  водах глубокой реки.

Где ж вы, ситчики в клумбах,  в полях васильки?

Где Вы, мамы да бабушки, что надевали

Расписные платки да пуховые шали…

   ***

 Страной моей ещё один год прожит.

 Но отчего так горестно, друзья?

 И снова мысль Платонова тревожит:

«Народ жить может, но ему нельзя».                                                            

***

Как нелегко не плакать, а смеяться,

Прощать обиды и уход друзей.

И всё-таки собою оставаться,

Не поступиться совестью своей.