Берег ласковый  15.11.2015 06:55

Три года  тому назад оказалась я с внучкой в Швеции. Никогда до этого по заграницам я не ездила. А тут внучка едет с хором музыкальной школы на международный конкурс. Вот и я с ней. Непривычные мы внучек своих в Европы одних отпускать. Ну и полетели. Сначала самолётом, потом из Петербурга паромом добирались. Да что там добирались! Это мы  летом на поезде «Нижневартовск-Волгоград» в обычном пыльном купейнике с пьяными вахтовиками  из Сургута на родину добираемся. А тут и слова-то такого не подберёшь!

Это не паром — целый город с ресторанами и кафе, ночными клубами и магазинами, барами и дискотеками, бассейном, сауной и спортзалом.  А шведский стол! Это Вам не наша китайская лапша быстрого приготовления в поездах дальнего следования! Невозможно было равнодушно глядеть на эти мини-стадионы, заставленные морепродуктами, салатами, закусками, соленьями, десертами. На этих омаров, морских крабов  и устриц, свежих и копченых креветок,  мидий в соусе и без соуса! А слабосолёные треска и палтус,  лососёвая икра и сочная сёмга!  А лосиная вырезка со сливочным соусом! А клубника со сливками,  а тирамису и макарони! И наконец, облепиховая панна-котта с миндальной стружкой под малиново-ежевичным соусом!

А вечером — сотни крохотных скалистых островков, разделенных узкими и извилистыми проливами, среди  тёмно-фиолетовой  дали моря в лучах ярко-оранжевого закатного солнца. И вот, наконец, мы в Стокгольме. Сначала, понятно, дети на международном конкурсе выступали. Коллективы были сильные, со всего мира, но и наши дети не подкачали: спели хорошо, заняли второе место. Потом - долгожданные экскурсии. разделившись на две группы по пятнадцать человек, отправились мы с ребятами в путешествие по столице. Посмотрели  и Королевский дворец, и Стокгольмский Кафедральный собор, посетили музеи Нобеля и Астрид Линдгрен. Потом гуляли по чистейшим узеньким мощёным улочкам старого города, разглядывая разноцветные средневековые дома, заходя в антикварные и сувенирные лавки, пабы  и галереи художников.    

В уличных крохотных кафе на свежем воздухе по-домашнему уютно сидели ухоженные старики и старушки, пили чай и кофе, беседовали. Мимо, не спеша, прогуливались туристы,  неторопливо шли по своим делам местные жители. На одной из таких небольших улочек  наше внимание привлекла группа уличных музыкантов. Они расположились напротив столиков с отдыхающими. Это были юноша, высокий, светловолосый и светлоглазый, лет восемнадцати и две девушки чуть помоложе. Положив перед собой футляр от своего инструмента для добровольных пожертвований, юноша играл на скрипке какую-то однообразную, незатейливую этническую музыку. Когда же он заканчивал играть, мелодию подхватывали девушки в национальных костюмах. О чём они пели, мы не поняли, но,  очевидно, это была какая-то простенькая народная песенка. Им подавали, но немножко. Видно было, что это не было необходимостью, а просто традицией: положить какие-нибудь полкроны. И сами они были, скорее всего, уличным фоном на этой мостовой, необходимой декорацией, к которой все давно привыкли.

Мы прошли по этой улочке в одну сторону, потом вернулись назад. Заплутавшись, попали опять туда же, уже в третий раз, а музыканты, повторяясь,  всё тянули и тянули одно и то же.

— Ну что они больше ничего не знают, что ли?  — говорили между собой наши дети. — Заладили одно и то же: рып-рып, тру-ля-ля.

— Я так, наверно,  в первом классе играла, — сказала моя внучка-шестиклассница Даша, — эх, жаль, нет со мной моей скрипки.

— А давайте им споём, — предложила девятиклассница Саша, самая старшая из наших девочек.

Сказано  —  сделано. Мы запрещать не стали. Даже интересно стало, что сейчас будет.

И вот наши дети стали напротив шведских музыкантов и объяснили им жестами, что хотят спеть. Те кивнули: мол, пойте, так и быть, себе на здоровье.

Наши, недолго думая, распределились по голосам, посовещались, выбирая песню,  и замолчали, приготовившись петь. Саша как-то по-особенному взглянула на Колю, одного из мальчиков-солистов, приехавших с нами на конкурс, и я увидела,  что этот всегда весёлый  и разговорчивый семиклассник как-то внутренне подобрался и сосредоточился.

 — Ой, ты, Порушка, Параня, ты за что любишь Ивана? — прижав к груди руки, запела Даша.

— Ой, да я за то люблю Ивана, что головушка кудрява, —  подхватили её запев остальные девочки.

В основной мотив песни стали слаженно вливаться    голоса: первые, вторые, третьи.  Лишь голос Коли, дисгармонировал на фоне общего звучания, орнаментируя и украшая основную мелодию песни.

— Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява, что головушка кудрява, а бородушка кучерява,  — чисто выговаривали  слова песни родниковые  девичьи голоса. Раздольная многоголосная русская плясовая, задорно-звонкая,  как весенняя полноводная речка, вдруг неожиданно просторно потекла по тесной средневековой улочке  чужеземного города.

Прохожие иностранцы останавливались, заслышав звуки незнакомой песни. Ушедшие далеко люди возвращались, чтобы услышать поющих. Из углублённых в стену и оттого кажущихся нарисованными окон ярких домиков с любопытством выглядывали  местные жители, а из магазинов и кафе выходили шведы и, остановившись,  удивлённо вслушивались в слова незнакомой им мелодии.

Печально-весёлая русская песня  поплыла, гулким эхом отзываясь в жёлтой теснине средневековых домов. Мелодия росла, ширилась, накатывала волнами, и казалось, что звучит само по себе всё окружавшее нас тесное пространство улицы. 

Песня рвалась на простор, тосковала по родной земле, звала от чужого застолья домой, рисовала милые сердцу картины родины, будила воспоминания о родных и близких, вынимала из моей души русского человека...

— Уж как ты меня, сударушка, высушила, без морозу и без ветру сердце вызнобила,  — оборвал на высочайшей ноте собственную мелодию Коля. А плотный воздух все держал и держал, и не отпускал песню.

И вдруг я почувствовала, что всё, что меня окружает, растворяется, куда-то плывёт. У меня на глазах расступались, исчезали постройки, а   узкое извилистое пространство улицы раздвигалось без края   до безмерности русских необъятных просторов…   

Я посмотрела по сторонам: многочисленные слушатели замерли, захваченные пением. Задумчиво стояли педагоги, заслушавшись своих воспитанников, впервые увидев их другими глазами. Стоявшая рядом со мной и державшаяся за руки пожилая пара внимательно смотрела на ребят выцветшими за долгие годы жизни глазами. Полнились  непрошеными слезами глаза пожилой дамы, вышедшей из дверей магазина послушать незнакомую песню. Отрешённо задумался о чём-то седой старик,  сидевший позади нас за  столиком… Группа подростков-шведов с ракетками в руках, задержавшись на мгновенье, казалось, забыла, что пять минут назад они спешили куда-то по своим делам.

Песня закончилась. Какое-то ещё время ребята стояли молча, а потом все оглушительно захлопали, разом заговорили на разных языках, обращаясь к друг другу, обнимая наших ребят и  пожимая им  руки.

Подошли, пристально вглядываясь в певцов, два рослых иностранца лет тридцати–тридцати пяти, и один удивлённо спросил у другого за моей спиной:

— Who is it?

— Moskow,  — ответил его попутчик.

— Wow! — восторженно округлив глаза, отозвался первый.

Возвращались в Санкт-Петербург мы опять на том же пароме. Но уже не восхищало нас варварское великолепие шведского  стола, не хотелось идти в  кафетерии и кинозалы. Паром вошёл в шхеры —    и было тесно от высоких скалистых островков, и казалось, что огромному судну не удастся протиснуться в узкие просветы между ними.

Мне вспомнилась первозданная красота величественных сказочных чертогов Уральских гор, которые мы наблюдали с внучкой из окна старенького, пыльного вагона поезда. Вспомнился  божественный простор необъятных цветущих волжских степей с томящим душу запахом весеннего травостоя, с непрерывным звоном степных певчих, таким мощным, что стрёкот цикад был слышен даже сквозь шум локомотива и вагонов.

  Я постояла на свежем воздухе и пошла искать ребят. Они оказались на верхней палубе. Собравшись все вместе, укрывшись пледами от прохладного ветерка, наши дети стояли и смотрели  в далёкую даль  по курсу парома,  туда, где  были только небо и волны. Ребята негромко и задушевно что-то пели. Я прислушалась:

                       Берег мой, покажись вдали

                       Краешком, тонкой линией.

                       Берег мой, берег ласковый,

                       Ах, до тебя, родной, доплыть бы,

                       Доплыть бы хотя б когда-нибудь…

 Доплывут,  — подумалось мне, — они обязательно когда-нибудь доплывут. Не может быть, чтобы было иначе.