Автобиография

Первые воспоминания детства…

Папа плавал по Дону на рыбацком сейнере механиком. Мама работала товароведом, была постоянно в командировках.  Воспитывали слепая прабабушка Дуня, бабушка и мамина родная сестра, моя крёстная мать, мама Валя. Мама и крёстная были очень дружны и привязаны  друг к другу. Их пример любви и взаимовыручки, настоящих семейных уз всегда был у меня перед глазами. Бабушка была вдовой, двоих детей было трудно выучить, поэтому мама Валя не получила образования:  решили учить младшую, мою маму. Благодаря бабушке Дуне, своей матери и старшей сестре мама получила образование.

Нас росло четверо:  Женя и Таня  (дочери мамы Вали), я и мой  брат Олег. Взрослые детей не делили, так и росли все вместе: две мамы и нас четверо. Старшие Олег и Женя всегда были вместе. Младшие Таня и я – также. Почему-то никогда не стоял вопрос: кем быть? Женя стала врачом, за ней  –  Олег, мой старший брат. Таня –  учителем, я  и не думала –  туда же: пример сестры был перед глазами.

За что благодарна маме: в доме с детства всегда был культ книг. Помимо русской классики были и другие книги, которые нам никто не запрещал читать, если были выучены уроки: П. Мельников-Печерский, В. Шишков, П. Мирный, А.Иванов, Д.Мамин-Сибиряк, М.Алексеев, В.Новицкая, Н. Лухманова, Т. Драйзер. Были в нашей библиотеке и зарубежная  классика, и детская литература. Много книг было и в доме  моей крёстной. У неё, кроме замечательной библиотеки, была совершенно уникальная коллекция  грампластинок с классической и эстрадной музыкой. Детьми мы часто слушали их. С детства люблю  «Хор половецких девушек из оперы "Князь Игорь", оперу Н. А. Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии".

Не знаю, почему, но с самого детства, сколько помню себя, для меня самым важным моментом в жизни была тайна.  И в этом был какой-то сокровенный смысл всего моего существования. Самое первое воспоминание: молитвы, которым научила меня бабушка. Было мне тогда  года четыре. Этим молитовкам она меня учила втайне от всех. Однажды старший брат Олег, подсмотрев, что я молюсь на ночь, закричал маме: «Мама, погляди: Светка Богу молится». Эти коротенькие детские молитвы я читаю и до сих пор, хотя и знаю теперь наизусть много других. Они спасали меня не раз от страха: и тогда, когда, начитавшись «Угрюм-реки», я даже днём боялась оставаться одна дома, видя во всех углах шаманку Синильгу. И тогда, когда, наслушавшись вечером бабушкиных сказок, долго не могла заснуть в темноте ночью. Эти первые молитовки да ожившие  герои книг со своими необыкновенными судьбами стали моими первыми тайнами, сроднились со мной, остались до сих пор каким-то нездешним светом в душе, светом таинственным, горним.

Конечно, всё детство прошло на берегу Дона. Летом ребятишками мы бегали на реку купаться. Никто за нами не следил, с шести лет  – с братом, сёстрами, с семи  – уже самостоятельно, на весь день. Подрастая, мы расширяли своё географическое пространство, и лет с двенадцати, уже не завидовали взрослым,  а сами бежали на плавучую пристань, где был двухэтажный деревянный дебаркадер. Мы  переправлялись через Дон весной, в апреле, на высокий левый берег, «на горы», за ландышами, которых в лесистых балках было много, а в мае  – за степными тюльпанами. И были такие поляны с «лазоревиками», что насколько глазу хватало, всё было усыпано цветами.

Старшеклассниками мы брали лодки напрокат на пляже и отправлялись на вёслах на острова, купались в затонах.  Рыбалили все: и мальчишки, и девчонки, одни и с родителями. Купались с ранней весны, начиная с середины апреля и до самого октября. На Дон бегали босиком через речку Гусиху, по брёвнышкам и деревянным мосточкам, по лесочку, полянкам, где в траве прятались юркие ящерки, кузнечики и бабочки  и где можно было поймать карасей на уху и жарёху,  черепаху в домашний аквариум или  огромную стрекозу  и спрятаться со своим богатством под каким-нибудь зелёным шатром. А вода в Гусихе была тогда такой чистой, что мы, детишки, все учились там плавать. И с гордостью переплывали с одного берега на другой. Нет сейчас светлой и чистой речки детства, на этом месте теперь – болото.

Зимой   –  другое: бабушка Надя, мамина мама. Я никогда не видела её с книжкой, всегда со спицами в руках. Сидит, вывязывает узорчатую кайму пухового платка или шерстяные носочки любимой внучке. Она рассказывала такие удивительные истории, что в зимние вечера, прибежав домой с мороза и заняв место у тёплой печки,  можно было слушать её часами, вывязывая на спицах какой-нибудь узор. Она рассказывала про свой родной хутор Углянку, как девками они с парнями ездили ночью в степь отыскивать клады, как надо было «дотянуться и вдарить рукой падучую звезду, чтобы рассыпалась она золотом»;  как в озере Бузулук, в тихом тёмном омуте, где тонули нередко люди, жил водяной;  как ночью в лесу, недалеко от Углянки, услышали они, как русалка плакала и пела тоненьким голосочком: «Потеряла я колечко, потеряла я любовь»…

Рассказывала бабушка и о том, как приехали они впервые в Калач, где была голая степь, и не «лесинки», а одни пески-барханы, и где зимой волки ходили прямо по улицам, а снегу выпадало столько, что дома заметало  по крышу, и  соседи приходили откапывать их из-под снега.

Об одном только не рассказывала и не вспоминала бабушка: о страшных годах коллективизации, когда их с матерью в 1930-м, записав во враги народа, как социально опасных по классовому признаку и явных противников всех мероприятий Советской власти, раскулачили и сослали всех, кого куда.  Мать бабушки, слепая прабабка Дуня, была вдовой белоказачьего офицера, и детей у неё было четверо, мал мала меньше.  Это она, по рассказам бабушки, за обеденным столом всегда оставляла лучший кусок кормильцам (деду, отцу), не детям, как это водится сейчас, приговаривая: «Будет жив кормилец, будет жива вся семья». К отцу и деду в её семье относились трепетно, с большим уважением. Никогда бабушка не рассказывала нам, детям, о событиях тех страшных лет. Позже в Волгоградском архиве нашла я документы, из которых и узнала о тех испытаниях, которые выпали на долю моих родных. Там же получила протоколы заседаний  РОК по ликвидации казачьих кулацких семей и на вторую свою бабушку Евдокию по отцу, которую раскулачили с пятью детьми, ещё одним сыном и годовалым внуком. В семьдесят два часа должны они были покинуть родные места, кто куда, в основном, на Соловки. Никогда после ни одна из бабушек не обмолвилась об этом, не пожаловалась на свою жизнь. И мы дети, только сейчас, вспоминая их, понимаем, как надо было любить белый свет, мир, свою родину, чтобы слышать от них и в горе, и в радости: «Слава Богу за всё: и за скорбь, и за радость».

Конечно, мы детьми не представляли себе тогда, что так пронзительно любим свой казачий край, свой родной город. У нас был замечательный краеведческий музей, и мы очень хорошо знали историю Калача, бывшего казачьего хутора, основанного в 1708 году. Знали, что город играл огромную роль в обороне Царицына, что на нашей земле произошло одно из самых трагических восстаний казаков Области Войска Донского против большевиков. Город  восемь раз переходил из рук в руки. Калач  сыграл большую роль в Сталинградской битве. Здесь замкнулось кольцо вокруг немецко-фашистских захватчиков. Знали мы и знаменитых земляков, которыми гордились. В Калаче родились и выросли живописец В. Кульченко и писатель Б. Екимов, Е. Мохов, создавший  научные труды по истории казачества и  приложивший немало сил для издания книги "Энциклопедия казачества", посвящённой казачеству Калачёвского района. Здесь до сих ещё живёт  Неклюдова Матрёна Марковна, руководитель народного ансамбля казачьей песни "Донское раздолье", память которой хранит не одну сотню старинных донских казачьих песен, которые уже редко, где услышишь. Множество песен знали и мы наизусть  с детства, так как в каждом дворе на семейных праздниках и просто по вечерам тогда игрались старинные казачьи песни.

А первые негромкие стихи, оставшиеся в душе, не были известны широко: «Наш Калач-городок, степью ты окружён, за тобой синевой разливается Дон. Есть красивей места, чем наш тихий Калач, но мы здесь родились, здесь начало удач…». Это были стихи калачёвского поэта П.А. Манаенко.  Они мне очень нравились. Для меня и сейчас главное в стихах – это атмосфера и кровная связь с родиной.

Первые стихи я начала писать в девятом классе, это я хорошо помню. И это тоже было моей детской тайной. Та первая тетрадь со стихами у меня, к сожалению,  не сохранилась. Было бы любопытно сейчас полистать её. Потом, учась в институте, я стала уже осознанно писать стихи. Первыми такими стихами моими были незатейливые строки о профессии. Я написала их, когда была на практике в волгоградской школе. Помню эти детские, несовершенные строки наизусть и сейчас, хотя они у меня никогда не были записаны:

Сегодня у меня уроки,

И я спешу, волнуясь в класс.

Звенит звонок, и на пороге

Меня встречает свет ребячьих глаз.
 

А дети верят только одному:

Их тайны ждут и новые дороги…

Нас в школе нет, и только потому

Так тихо в классе на моём уроке.
 

Наступит вечер – дом и тих, и нем,

И за столом, оставив все проблемы,

Я буду долго размышлять над тем,

Как удивить детей, я не сторонник схемы.
 

А утром снова жду  учеников,

В своей душе я так на них похожа.

И я лечу на их весёлый зов

И задеваю крыльями прохожих.
 

Тогда я ещё не понимала, что средствами литературы можно не только удивлять, но и «поднимать» наших детей, "вынимать" из души русского человека. Студентами мы  очень любили поэзию. Читали М.Агашину,  М.Луконина, Ю. Окунева, О.Фокину, В. Кострова. До сих пор люблю В. Соколова, А. Передреева, Б. Примерова. Не люблю в стихах позы, надуманных словесных конструкций.  Пишу. Как  рождаются стихи? Ответом на этот вопрос является мой рассказ «Молись да пиши».

Я полностью согласна с   Владимиром Микушевичем, который сказал, что «поэзия – это высшая форма свободы, которую может себе позволить человек».  Я испытала это на себе: живя в Сургуте, я каждый день бываю на милом моему сердцу Дону, сижу на крутояре, брожу по меловым горам, любуюсь лазоревыми, вижу, как далеко в степи призывно волнуются шёлковые ковыли и высоко в небе парит чёрный коршун…

В Сургуте больше всего поражают люди, их удивительная жизнестойкость, сила характера, вера. Они все разные, со своими достоинствами и недостатками, но самое главное, они настоящие. Бесконечно благодарна Богу и судьбе, что на моём жизненном пути я встретила Евгению Ивановну Нестёркину (именно она открыла мне главную идею русской классической литературы - идею бессмертия души: "Душа в заветной лире мой прах переживёт и тленья убежит..." ),  Сергея Алексеевича Лагерева, Николая Васильевича Ганущака, Надежду Алексеевну Мунтян, Нину Алексеевну и Юрия Александровича Дворяшиных, Ирину Ивановну Сердюкову, Татьяну Николаевну Грин-Кондрашину. Здесь я впервые  познакомилась с Ириной Георгиевной Минераловой, Надеждой Леонидовной и Владимиром Николаевичем Крупиными, Николаем Борисовичем Рачковым, Василием Давудовичем Ирзабековым. Совершенно точно знаю, что мир держится на таких людях. Они соль земли.

С годами у меня сложились определённые литературные пристрастия: люблю поэзию Н.Рубцова, Н.Рачкова, О.Николаевой, С.Сырневой.  Мне   нравится творчество М.А.Шолохова, В.Г.Распутина, моего земляка Б.Екимова, В.Шукшина, В.Белова, В.Крупина, В.Дёгтева. Творчество этих поэтов и писателей отличается высокой сердечной культурой. Из современных литературных критиков  и  литературоведов мне по душе «перо»   Павла Басинского, Капитолины Кокшенёвой и Светланы Замлеловой.

Мои самые любимые писатели - А.С. Пушкин,  Ф.М. Достоевский и С.Н. Дурылин. Считаю,  их мировоззрение сформировало мои взгляды на жизнь. Любимый фильм – «Три тополя на Плющихе» Т. Лиозновой. Он необыкновенный.  Любимые композиторы – В. Гаврилин (хоровая симфония «Перезвоны») и   Г. Свиридов (хоровая кантата "Курские песни" и симфоническая сюита "Метель"). Любимый художник - Павел Рыженко. Любимый певец - народный артист России Олег Погудин.  Любимые произведения - "Капитанская дочка" А.С. Пушкина и "Необойдённый дом" В.Ф. Одоевского. Преклоняюсь перед И.Ильиным, В. Кожиновым и Я. Корчаком.

Стараюсь дорожить временем: ведь нет ничего дороже его, ибо, как сказал кто-то очень мудрый, это цена, за которую приобретается вечность. Живу мгновениями, но всегда помню, что они полноценны только тогда, когда приобщены, по словам Н.А. Бердяева, к вечности.

Служу в Сургутском политехническом колледже. Впервые поняла, какая это ответственность ("не многие делайтесь учителями..."(Иак.3:1), когда вдумалась в строки Е. Евтушенко "Страшно, если слушать не желают. / Страшно, если слушать начинают. / Вдруг вся песня, в целом-то, мелка, / вдруг в ней все ничтожно будет...".  С тех пор для меня самое страшное в профессии, что кто-нибудь из моих учеников скажет: "Пушкина убил не Дантес, а наша учительница по литературе..." Готовясь каждый день к урокам, всегда помню  мудрые слова народного учителя Астамыра из рассказа Ф. Искандера, обращённые, на мой взгляд, к нам, современным учителям: "Оставьте звёзды... Займитесь собой..."

И, наконец, о самых главных моих привязанностях  и тайнах в настоящее время. Они  не перестают поражать, радовать и удивлять меня: это русская словесность («Слово есть восьмое таинство, через слово можно получить благодать и исцеление». /О. Василий (Серебренников), которая вся «развернутое Евангелие», и мои  ершистые-палец-в-рот-не-клади-студенты,  которым я пытаюсь преподавать   этот предмет.